Library.Ru {2.6}Лики истории и культуры




Читателям Лики истории и культуры Субкультура... такая высокая?

 СУБКУЛЬТУРА... ТАКАЯ ВЫСОКАЯ?

Тимур. «Врать только правду!»/ Автор-составитель Андреева Е. – Спб.: Амфора, ТИД Амфора, 2007. – 527 с. – (Серия «Артефакт»)

«Я субъективно глубоко уверен в том, что серьезные изменения
в системе таких социальных и политических машин, как государство российское,
пролегают не в экономической, а в сугубо культурной области координат»

(Художник Сергей Бугаев, с. 168)

«…Тимур объяснил, что не имеет значения, правдиво ли сказанное, –
главное, чтобы оно хорошо звучало»

(Галеристка Катрин Беккер, с. 349)

Ну вот, докатились и мы, достукались, «дети перемен», поколение 1955–1962 гг. рождения! Подводим первые, предварительные итоги, сверяем первые, уже немалые мартирологи. Мартирологи, безусловно, горьки, а вот итоги так неоднозначны, что даже апологии кумиров и лидеров поколения звучат с оттенком самооправдания.

Такова и книга о Тимуре Новикове, – изумительном творце «петербургского культурного ренессанса» 80–90-х гг.

Сквозь неизбежную патоку слов об этом действительно удивительном человеке всё-таки проступают острые углы горьких истин, – правды о времени, о том, что было с нами вчера и что с нами сейчас.

(Хотя подзаголовок книги («Врать только правду!») честно ориентирует читателя на то, что перед ним – лишь ВЕРСИЯ судьбы лидера поколения, в том числе и ПОПЫТКА МИФА о нем)
 

***

Поколение Новикова заявило о себе в конце 70 – начале 80-х гг. Эти молодые «патлатые» хиппари резко отличались от насквозь серьезных горластых шестидесятников и любивших политические кликушества и тайны «семидесяхнутых». Отличались сперва именно этой своей подчеркнутой беззаботностью, наплювизмом, аполитичностью. Советский строй пребывал уже в той степени маразма, что реагировать на него всерьез мог разве что невменяемый. За свой сверхсвободный и беззаботный («циничный», по советским меркам) образ жизни они получили от старших товарищей прозванье «восьмидерастов».

Они вовсю косили от армии по психушкам, тусовались по флетам и сквотам, в чадных стенах которых курили травку и занимались всякой прочей печатной и прикладной психоделикой-эзотерикой, – противопоставляя миру совковому свой, рукодельный, воображаемый.

(Здесь формировалась своя хипповская субкультура. Продвинутые ребята почитывали восточных мудрецов, французских структуралистов, Маркузе. Большинство получало информацию в виде непосредственных жизненных и эстетических впечатлений и отдельных красивых фраз-грез-видений. Но то, что все они, безусловно, ощущали себя внутренне свободными людьми, подчас людьми иной, «несовковой», породы, – это уж точно).

Справедливости ради скажем: таков был образ жизни относительно небольшой части молодежи, богемы и мальчиков-мажоров, но именно здесь, в этом котле, тихо варились-формировались новые не идеи (идеи были заемными), а персонажи нынешней артистической и политической сцены. Без учета этого мы не поймем иных нюансов в политике и идеологии сегодняшнего дня, в духе и стиле нынешнего режима.

Кстати, Андрей Хлобыстин тонко отметил самый ход, сдвиг в отношениях с властью. Подводя итог трансформации отношений творцов культуры своего поколения и властей, он пишет о начале уже 90-х: «Это была окончательная победа масс-медиа, окончательный переход от эстетики Власти репрессивной к Власти как соблазнению, которую теперь осуществляла поп/ массовая культура через СМИ» (цит. по: «Беспокойники города Питера», с. 126).

Но прав ли Хлобыстин, выводя «симуляционизм» конца 80–90-х, захлестнувший поле отечественной культуры и политики, из опытов с образами низовой культуры еще Ларионова и раннего Маяковского? Думается, Ларионов с ранним Маяковским – явления гораздо более сложные, тонкие и до сих пор чреватые самыми неожиданными (неизведанными пока) тенденциями.

Однако опыт манипуляций с общественным мнением и вниманием, пиар-ходы и прочие рекламные акции, – этот опыт ранних футуристов привлек к себе внимание молодого питерского художника Тимура Новикова, энергия и харизма которого, кажется многим, значительно превосходили его собственно художнический дар.
 

***

Итак, через время – теперь об его герое.

В книге «Тимур» мы находим массу синонимов и уточнений к слову «манипулятор»: «популист», «деятель (и делатель) культуры», пиарщик, конъюнктурщик, славолюбивый карьерист, сжигаемый честолюбием и страхом кануть в небытие бесследно. Но рядом – «факир», «чародей», фокусник, взмахом руки, плаща иль цилиндра обращающий груду «ничто» в россыпи культурно и социально значимого «нечто». Короче, перед нами тип художника, который главным объектом творчества делает свою жизнь и жизнь вокруг.

Чтобы преобразить еще более сонную, чем московская, питерскую художественную жизнь конца 70-х, надобен был не просто крупный критик, но художник-преобразователь, инспиратор с заразительной творческой энергией.

«Явление природы. Стихия» (с. 348), – говорит о Тимуре художник Кирилл Звездочетов, вообще гораздо больше склонный критиковать Новикова, чем восхвалять.

Во всяком случае, как художник художника он Тимура вполне «опускает»: «В визуальном отношении то, что он делал, – вещи средние, но ведь, как говорится, мы ценим Петра Ильича Чайковского совсем за другое. Художник Новиков гениально проделал инспирационную карьеру. Он один имитировал в девяностых годах наличие мощного современного искусства в городе на Неве… Сейчас же мы видим, что с уходом от нас нашего мэтра ничего не осталось» (с. 338–339).

Ну, не будем уж так суровы. Иные соратники Новикова (тот же В. Цой, С. Курехин), и сам он в истории нашей культуры все же остались. И еще вопрос: не создай Тимур такой пиар нашим художникам, проникли бы они широко в начале 90-х на Запад, обрели бы он и его коллеги тот опыт, который привел их самих к выводам очень неоднозначным?..
 

***

Вообще главное, что отмечают в Новикове, – его изумительное чутье на новизну, на «актуальность». Его эволюция как художника и особенно как лидера поколения удивительно вписывается (чаще с опережением) в этапы культурного движения, в смены стилей и направлений у нас (да и на Западе) в 80–90-е.

Банально начав обпыханным хиппи (и сохранив интерес к эзотерике, не к анаше, на всю жизнь), Тимур в начале 80-х дрейфует в сторону панк-культуры, которая – парадокс! – возникает у нас почти одновременно с продвинутым Западом. Но что такое стиль «панк» в данном контексте? Это, собственно, выход из подполья, из дымной укромности хипповского флета на улицу, шаг к открытым, привлекающим внимание общественности акциям. (Кстати, к этому времени относится и серия городских пейзажей с крыши, – для многих самое художественно состоятельное в наследии Новикова до сих пор. Вот уж воочию: «Улица корчится безъязыкая»!..»)

Исчерпав для себя изобразительные и музыкальные возможности панк-стиля (и при этом успешно продвинув такую вот, припанкованную, ожидаемую Западом культуру в галереи Европы и Америки), Тимур в начале 90-х вдруг обращается к неоклассике.

От разухабистого «панкиста» к Аполлону Бельведерскому – вираж нешуточный. Но сам Новиков даже и не скрывал, что в исторической ретроспективе это вираж не слишком оригинальный, – скорее, закономерный. Ведь, напоминал он в одном интервью, шутовство, беззаботное паясничанье и моральный нигилизм ранних футуристов 10-х гг., как волной, смыло страшным реалом мировой бойни, и вот уже многие из них к 1917 году возвращаются к классическим образцам, – к образцам ясности, мудрости, гармонии, красоты, человечности…
 

***

У поколения Новикова тоже были глубокие причины к началу и особенно середине 90-х поменять стилевую ориентацию. Вчерашние хулиганы-беспредельщики (озорники и проказники) становятся денди, «модниками», эстетами. Конечно, для кого-то это лишь шаг к взрослению, для кого-то же – путь к социальному успеху, в ряды востребованных, в ряды нарождающегося нового российского истеблишмента.

Но сами художники предпочитают более тонкую, более сложную мотивацию, объясняя ее разочарованием в Западе, который к этому времени уже освоен-усвоен бытово, окучен и удобрен нашими выставками. (Ну, а если уж говорить языком коммерческим, то и мода на нашу рашу, на сувениры «от Горби» уже прошла; из русских художников на Западе удалось укорениться, кажется, одному Кабакову).

Впрочем, немаловажен также аспект политический: разочарование в отечественном либерализме. И это уже тогда, в самом начале 90-х! Снова слово К. Звездочетову:

«Либерализм туп и убог – это первое. А второе – мы не могли не видеть, какие несчастья, бытовые и нравственные, он несет нашим близким…Чем нам противен либерализм, это тем, что он оказался чудовищно некрасив. Даже большевики несли с собой определенную поэзию и страшную, но все же красоту… Здесь же сплошной Брайтон-Бич, блатата, салон и китч… Кризис безобразия» (с. 336).

Сам Тимур Новиков ознаменовал свой переход к неоакадемизму статьей, которая звучит политически остро и посейчас, – звучит, как сводка с фронта:

«…Так или иначе захват произошел почти мгновенно, три четверти отечественной культуры американизируется, что ускорит процессы изменений в культуре и поставит под угрозу само существование в нашей стране «высокой» культуры, окончательно вытесняемой массовой культурой» (июнь 1991 г., с. 245).

(В скобках заметим, однако, что такое прозрение выглядит несколько игровым. Ведь хоть вскользь, но упоминается на страницах книги версия, что ЦРУ специально насаждало модернизм как способ разложения «совка». А признание одного из друзей Новикова, что тогда, в 80-е, они просто «гонялись» за иностранцами?.. И уж совсем как-то красноречиво-таинственно «прозвучал» эпизод, в котором Тимур призывает своего будущего биографа Ек. Андрееву «фильтровать базар и сечь поляну», – а то больно разоткровенничалась в застольной беседе критикесса по поводу дел в фонде Сороса, к которому имела тогда прямое касательство…

Но это, так сказать, не нашего ума (вернее, осведомленности) дело. Загоним шаловливую мышку обратно в норку и продолжим наше ЭПИЧЕСКОЕ повествование).
 

***

Большинство теперь только понимает, НАСКОЛЬКО глубоко, можно сказать, визионерски, понимал Тимур суть происходящего. «Новиков излагал, что «перестройка – это перекомпозиция», иллюстрируя свои слова разноцветными Мэрилин Монро Уорхола» (с. 418).

Да, весь этот обвал сведений и новаций, обрушившихся на них, и привел их первыми еще в начале 90-х к разочарованию в либерализме западном и отечественном. Художники обратились к идеям противоположного полюса. Последние художественные акции Сергея Курехина (впрочем, к этому времени он и Тимур отдалились друг от друга) с пропагандируемой Дугиным идеей сильного государства, с этим бедламом из оперы, эстрады, мускулистых центурионов с бичами и корчащихся на крестах грешников, с этим бордюрчиком из нацболов и дождем листовок лимоновских, – все это вызвало в середине 90-х шквал либеральной критики (и отпадение либеральных спонсоров от творцов питерского ренессанса).

«Неоакадемиста» Новикова, организовавшего выставку «Архитектура в III Рейхе» и апологета «консервативной революции» С. Курехина объявили «фашистами».

Конечно, никакими фашистами они не были. Лишь играли (и заигрывались) с новыми артефактами, противопоставляя их балагану либерального ельцинского ампира. Обоих завораживало чудо креативного акта: из ничего – нечто, во что поверят и что полюбят. Сказывалось легкомыслие «психоделической» юности: как и Новиков, Курехин «прекрасно знал, что главное в жизни не состязание реальной силы, а состязание грез, война иллюзий и соблазнов – чья греза окажется обольстительнее, тот победил» («Беспокойники…», с. 104–105).

В том, что это не совсем так, Новикову пришлось убедиться в тот же час. Его попытка прорваться из узких и пестрых рамок субкультуры в культуру высокую, по сути-то, провалилась. Неоклассицизм стал питательной почвой для гламура отечественной закваски, для всех этих «пафосных» безвкуснейших интерьеров и новорусских особняков с колоннами, лишенных главного, что есть в классицизме подлинном, – чувства меры и чувства гармонии. (В Париже В. Юдашкину просто сказали: «У вас всё – слишком»).

Столкнулся Новиков и уж с чистой воды профессиональным конфузом: его академики-«неоклассицисты» попросту плохо владели живописной техникой. Сетования Тимура на это вы также найдете в книге, – как и признание, что и сам Новиков виртуозом кисти вовсе не был…

Так что же такое новиковский «неоакадемизм» без отточенной формы и без высокого смысла (смысл сводился к традиционно и вполне гламурно понимаемой «красоте»)? Очередная пиар-акция! Выход Новиков нашел в следовании принципу «петуха и кукушки»: они сами себя объявляли классиками и мэтрами, вывешивали картины, подписанные фамилиями своих друзей и соседей, – чтобы не качеством, так хоть количеством публику впечатлить.

Короче, восхождение к высотам искусства завершилось милым и теплым КСПшным привалом у костерка с «Возьмемся за руки, друзья…» под любительскую гитарку.

Логическим завершением всего этого стала пресловутая «Фабрика звезд», своя туса, интересная лишь себе. Жажда жизни – «красивой жизни» – оказалась сильнее творческих импульсов. Что ж, и она – тоже импульс, и даже по-своему творческий.

(Здесь хочется вспомнить замечательную трилогию Маруси Климовой («Голубая кровь», «Домик в Буа-Коломб», «Белокурые бестии»), где весь этот питерский тусовый ренессанс 80–90-х гг. описан ярко и насмешливо, – с позиций взрослого, серьезного человека и человека, от всего этого балагана «актуальной культуры» УСТАВШЕГО).
 

***

Но вернемся к Новикову.

Последние годы жизни, годы болезни и слепоты, изменили его, – в том смысле, что теперь он искал «новую серьезность». Он стал и внешне религиозен (что многие объясняли болезнью). Но мне показалось более тонким объяснение Владимира Видемана (Джа Гузмана):

«Тимур уже переходил из постмодернизма куда-то дальше. Я это качество описываю как некую постмодернистскую серьезность. Это – новая серьезность, которая сохраняет в себе опыт постмодернистской иронии. Смысл в том, чтобы показать парадоксальность, дать толчок творческой интуиции, чтобы та пошла дальше и смогла улавливать дух времени в новых условиях» (с. 313).

Быть может, Новиков пытался оторвать шлейф субкультуры, вскормившей его, но так теперь мешавшей идти вперед? Однако как это сделать, если субкультура стала привычным воздухом бытия, стала единственно подогревающим источником не только художественных, но и политических идей и «жестов» держащей шишку тусы?..

В любом случае, при всей горечи от потери и от несвершенного им, нельзя не отметить, что на каком-то этапе Тимуру удалось «заставить жесткую социальную систему работать на свое собственное воображение, на свои собственные фантазии» (с. 309).

Какой новой серьезностью обернется для нас социальное бытие, – бог весть. Во всяком случае, вместе с разочарованием в либерализме кончились и чары искусства, им вскормленного. Или, как тонко пророчески заметил Новикову И. Бродский: «…На ваших работах горизонт почти недостижим… Там ощущение такое, что за ним мир кончается» (с. 451).

Но, как известно, впечатление это более чем обманчиво…
 

В рецензии использованы материалы книги:

Беспокойники города Питера. – Спб.: Амфора, ТИД Амфора, 2006. – 303 с., ил.

Валерий Бондаренко





О портале | Карта портала | Почта: [email protected]

При полном или частичном использовании материалов
активная ссылка на портал LIBRARY.RU обязательна

 
Яндекс.Метрика
© АНО «Институт информационных инициатив»
© Российская государственная библиотека для молодежи